— И, конечно, дядя не преминул позаботиться о женихе? — догадался Олаф.
Она кивнула, грустно глядя куда-то вдаль. От неё густо, одуряюще потянуло тревогой и печалью, перекрывая запах освежёванной туши недоеда и потухающего, а потому чадящего костра.
— А вы решили убежать, потому что жених оказался стар, глуп и безобразен? — высказал тут же второе предположение.
— Нет, — возразила Летта. — Он молод, красив и умён. Это племянник жены моего дяди. До сих пор охотно одалживающий ему средства на игры, а теперь вдруг вознамерившийся за счёт меня покрыть долг.
— Разве вы не могли просто понравиться этому племяннику? — удивился юноша.
— На мне собирались жениться только из-за наследства, — безапелляционно заявила девушка. — Посмотрите внимательно. Я слишком некрасива, чтобы зажечь любовь в чьём-то сердце. Меня отвергли даже жрицы Храма, из которого некогда сбежала моя мать.
Парень почувствовал неловкость, если бы он стал убеждать Летту, что она хотя бы немного красива, его ложь могла спугнуть откровенность. Но и просто промолчать было неверно:
— Как бы там ни было, жених мог полюбить вас, Летта Валенса. А вы его. Пусть не сразу. Со временем.
— Нет, — возразила она жёстко, и, отвернувшись к стене, свернулась на земле тугим клубком.
Олаф понял, что девушка считает разговор оконченным. Однако оставался ещё не выясненный вопрос:
— А зачем это путешествие в Темьгород?
Она приподняла голову и ответила тускло:
— Во-первых, мне надо успеть получить гарантированное решение, что брак со мной недопустим. Это возможно только там.
— В Темьгороде?
Темьгород издревле был рекреацией для ущербного люда, которому Империя запрещала регистрировать отношения и рожать детей. Туда свозили несчастных со всех концов света. Иногда под стражей. Проводили над ними необходимое воздействие, давали жилье, еду и работу по силам. Считалось, что это делается во благо Империи. У Олафа была своя точка зрения, жаль, что от его частного мнения мало что зависело.
— Просить подобной судьбы по доброй воле — полный край, — юноша насквозь проникся отчаянием Летты Валенса и подошёл ближе, намереваясь как-то поддержать её.
Но в сочувствии девушка не нуждалась:
— По крайней мере, там от меня будет толк, — она не стала пояснять, что собирается делать в проклятом гетто, завернулась с головой в свой плащ и сделала вид, что заснула.
Олаф не стал настаивать. Просто лёг в паре локтей от неё. Совершенно позабыв, что девушка так и не пояснила, что будет "во-вторых".
Когда утро ворвалось в пещеру рябью в воздухе и заунывной песней горного ветра, молодые люди одновременно открыли глаза и посмотрели друг на друга. Ночной холод бесстыдно заставил их приблизиться и искать тепла в крепких обоюдных объятиях. Между ними было лишь несколько слоёв одежды, сразу вдруг показавшейся удивительно тонкой.
Юношу затопил аромат девичьей скромности и смущения. Олаф проворно вскочил на ноги и отскочил на пару шагов назад. Стал деловито скручивать шкуру недоеда, собирать оставшийся провиант и разбросанные вещи.
— Вы хороший человек, встречающий проводник Олаф, — произнесла Летта медленно.
Слова были искренними и потому обрадовали. Он оглянулся на девушку и улыбнулся.
— Перекусим по дороге. За холмами есть гостевой привал, хорошо бы добраться до него к ночи, — предложил мягко, закидывая основную часть ноши на свои плечи. — И доброго ветра нам в спину!
Воздух снаружи был сух и прохладен. На небе — ни облачка. Даже не верилось, что всю ночь не прекращался дождь. Летта неуверенно глянула вперёд. Дорога уходила вдаль, огибая гору, где камнежорка прогрызла пещеру. Позади оставались поля кислицы, лес и станция Олафа.
— Вы можете еще вернуться, — едва слышно шепнула девушка.
Но юноша услышал и помотал головой, зябко поводя плечами.
— Вы тоже. Но ведь не повернете? — вопрос не требовал ответа, и был задан символически.
Олаф пошел впереди, вспомнив невольно сколько обуви износил в своих путешествиях, сколько дорог отмерил, и скольких попутчиков сменил, едва предоставлялась такая возможность, просто, чтобы особо не привязываться. О чем именно думала Летта — можно было только догадываться. Может, вспоминала дом, может родителей, или свои, пройденные с ними тропы. От нее пахло грустью, тонко и нежно.
Дорога незаметно поднималась, становясь все более каменистой. Растения вдоль нее все редели. Редкие птицы кружили в вышине, издавая пронзительные звуки. Тоскливая, не радующая глаз местность. Олаф оглянулся. Девушка молча ответила взглядом. Она не выглядела особо измотанной. Хороший попутчик!
На вершине преодоленной горы молодые люди остановились. Присели прямо на камни. Дожевали последние краюхи хлеба, запили водой. Это был довольно непритязательный завтрак, но жаловаться было некому.
— Дальше будем спускаться. Но особо не обольщайтесь насчет легкой дороги, — предупредил Олаф. — Впереди еще пара перевалов и холмы.
— Ничего страшного, — улыбнулась Летта, вскидывая на свои плечи узелок со своими вещами.
Спускаться было легко. Не мешали долгие разговоры, потому что молодые люди предпочитали молчать или изредка перекидываться короткими замечаниями. Неожиданных встреч можно было не бояться, потому что дорога простиралась далеко и все было видно, как на ладони. А сверху возносила свои руки Жизнеродящая и посылала только добрые надежды.
Летта Валенса не отставала от Олафа ни на шаг, не просила ни о чем, и не устраивала истерик. Она и впрямь сильно отличалась от большинства изнеженных имперских барышень. Юноша вознаградил терпение девушки, забрав у нее последнюю поклажу, и оставив налегке.