Попутный ветер - Страница 26

Страшный пожар не распространился далеко. Все повозки, кибитки и клетки остались неприкосновенными. И Мракнесущий пригласивший в свои чертоги шестерых злодеев, не коснулся своим дыханием более никого. Даже мул Востова и ослик тощего не пострадали. Животные, видимо в какой-то момент скинувшие седоков, теперь как ни в чем ни бывало, паслись за пределами выгоревшего круга.

Все рабы сгрудились одной толпой и с безмолвным ужасом взирали на случившееся. От несчастных людей пахло прелой листвой заброшенного сада. У них не хватало собственной воли — поверить в нечаянно обретенную свободу и оценить все правильно. Им было страшно видеть, что столб огня, полыхавший еще несколько мгновений назад, вдруг осел и выпустил из своего чрева живыми и здоровыми молодых людей, заинтересовавших хозяина.

Сонные надсмотрщики, повылезавшие из своих повозок, и упавшие на коле прямо там же, трясущимися губами читали все известные им молитвы и заговоры. От них за версту разило паникой. Наказание, постигшее их собратьев, казалось им лишь отложенным на время, а не отмененным насовсем. Наемники были готовы признать молодых людей воплощениями Жизнеродящей и Мракнесущего, либо какими-то новыми богами, досель не известными смертным. Потому что никто из обычных людей не смог бы избежать смерти в недавнем пламени, столбом вознесшемся до небес.

Олаф тряхнул головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Прокашлялся и крикнул:

— Разбирайте свое добро и уходите! Отныне только ваша воля правит вашей жизнью! — его голос, вне столба света, вновь обрел прежние тони силу.

Люди, будто разом очнувшиеся от своего оцепенения, зашевелились. Рабы сбивали свои цепи, забирали из повозок нехитрое добро, маленьких заплаканных детей и расходились в разные стороны. Мало кто норовил задержаться, хотя бы для того, чтобы объединиться в группы по два-три-четыре человека или поймать пасшегося мула или ослика. Вновь обретенная воля гнала недавних невольников подальше от этого места, где они не принадлежали сами себе. Они спешили, получив разрешение самих небес.

Бывшие надсмотрщики вставали с колен. Не сговариваясь между собой, скидывали свое оружие в одну кучу, как раз рядом с нарядной повозкой своего бывшего хозяина. И, перебрасываясь напоследок между собой редкими скупыми фразами, уходили прочь. Теперь всем этим людям оказалось нечего делить и доказывать что-то друг другу. Их ничего не связывало. Даже хорошо не зная эту породу, можно было предположить, что случайно встретившись где-то на задворках Империи, они сделают вид, что не знакомы и отведут взгляд.

Вскоре все обезлюдело. На поляне из живых остались лишь Летта и Олаф. О том, что недавно здесь проходил караван, напоминали только голые повозки и кибитки. Они стояли одинокие, закрытые, как внезапно ослепшие глаза.

— Никогда не слышал о таком диве, — пробормотал Олаф и посмотрел на Летту.

— Я тоже. Но, думаю, нам очень повезло, — прошептала она.

— Думаю, впредь я поостерегусь взять в руки камнежоркину поделку, — смог найти силы, чтобы улыбнуться, юноша.

— Лучше не ходите вслед за упрямой девицей, принесенной к вашему порогу ветром, — в тон ему произнесла девушка.

Она отводила взгляд от останков и пахла чем-то непонятным, смешанными эмоциями: облегчением, стыдом, раскаянием, печалью.

— Пойдем? — шепнула едва слышно.

И Олафу показалось совершенно понятным, что девушка предлагает не поспешить вперед по дороге, а проверить, нет ли в кибитках кого-то, кто еще не осознал до конца своей свободы. Парень согласно кивнул. Сделал осторожный шаг. Угли не только не давали тепла, но даже холодили ноги через обувь.

Выбравшись из круга, молодые люди поочередно подходили к каждой кибитке. Проводник распарывал дверные полотнища кинжалом. Но внутри обнаруживался лишь какие-то бесчисленные тюки, утварь и предметы обихода, накапливаемые, видимо, для продажи или для отвода глаз.

— Кажется, действительно, никого? — радовалась Летта. — Все ушли. Представляете, мы вернули свободу этим людям! Они вернутся домой, к своим семьям.

— И однажды расскажут о нас в какой-нибудь сказке. Хорошо же, — вторил с улыбкой Олаф.

— Смеетесь, да? — она сделала вид, что обиделась, но в ее глазах горели шутливые червоточинки, совершенно преображая взгляд.

Полог последней кибитки был уже откинут. Теперь очередь дошла до богатой повозки хозяина. Внутри оказалось неожиданно пусто. Только пушистый ковер, брошенный на пол, и куча тряпья в дальнем углу. Вроде бы ничего необычного. Однако в нос лез какой-то не связанный с эмоциями сладковатый тягучий запах. И если бы не он, можно было не продолжать поиски.

Летта, видимо, почувствовала его тоже и проскользнула вперед. Разворошив рукой тряпьё, извлекла небольшой сундучок. Открыв крышку, молодые люди обнаружили обложенные мягким материалом склянки, заполненные жидкостями разных цветов и небольшой граненый флакончик, от которого и исходил привязавшийся к Олафу запах. Плескавшаяся внутри субстанция была густой, рубиново — красной, будто кровь.

— Что это? — заинтересовался юноша. — Упомянутый дурман?

— Не думаю, — протянула девушка, открыла крышку и понюхала, потом задумалась, нахмурила белесые брови и наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить что-то полузабытое. — Мне знаком этот запах. Я не уверена, но он как-то связан с моей матерью. Кажется, она поила меня чем-то похожим в детстве.

— Зачем? — удивился парень.

Летта пожала плечами:

— Возможно, это лекарство, а я была в тот момент больна? — она зажала в руке флакончик и, молча, выскользнула на дорогу.