Попутный ветер - Страница 16

— Что это? — повторила вопрос Летта.

Олаф обошел камни. Отличающиеся цветом, они имели каждый повторяющиеся рисунки на своих гранях: ладонь с глазом, ладонь со ртом, ладонь в ладони и просто ладонь.

— Может, заброшенное святилище? Мне пару раз встречались подобные.

— И что означают эти знаки?

— Ну, предположим, — юноша задумался, — ладонь с глазом была под водой, может, воду?

— А ладонь со ртом — земля, — втянулась девушка, — кажется этот знак был на тропе.

— На дереве живом — ладонь в ладони. И это…

— Огонь? — она оббежала камни, словно увлекшийся открытиями ребенок. — Тогда пустая ладонь — это воздух?

— Четыре сезона, по четыре месяца. Белый — зима, розовый — весна, зеленый — лето и черный — осень.

— И кому было назначено это святилище? — удивилась Летта.

Олаф пожал плечами:

— Самой жизни?

— Пока служители Храма не разделили ее на Жизнеродящую и Мракнесущего, — вдруг пробормотала тихо девушка.

Ее настроение как-то неожиданно поменялось с восторженного на печальное. Может что-то в этом святилище напомнило ей о родителях, может просто нахлынула усталость. Летта опустилась на колени прямо посередине круга и прикрыла глаза.

Юноша с недоумением смотрел, как она начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно погрузившись в какой-то транс. Были это отголоски знаний, которыми некогда одарила ее мать, или что-то иное? Олафа начал душить ужас. Хотелось с воплем кинуться в сторону, подальше от этого непонятного святилища, от этих камней, странных ладоней. Но он чувствовал, что отвечает за эту, навязанную ветром, путешественницу. Подскочив к ней, рванул вверх за руку. Девушка сопротивлялась вначале. Вырывалась, не хотела уходить.

А потом перестала противиться. Открыла глаза и поплелась за проводником. Они едва нашли свою тропу. Казалось, что с тех пор, как они свернули в сторону, прошло не меньше недели. Но светило все еще гуляло по небосклону, не собираясь на покой, тени бежали впереди своих хозяев, и до вечера было еще очень далеко.

Солнце палило нещадно, ветер не разгонял жару, а напротив, только сушил кожу и больно покалывал. Птицы кружили высоко в поднебесье и казались черными точками. Впрочем, может быть это и были черные точки, мельтешащие в глазах? Небольшие вулканчики дорожной пыли забивали обувь, делая каждый шаг сродни пытке.

Олаф расстегнул куртку и ослабил ворот рубашки, ткань неприятно прилипала к вспотевшей спине. Но если бы юноше предложили вернуться к помеченному странным знаком ручью, чтобы напиться и искупнуться, он бы послал этого доброжелателя к самому Мракнесущему.

Летта, вероятно, изнывала от жары не меньше. Но послабления в одежде не делала, шагала в наглухо застегнутой рубахе и плаще поверх нее. И только терпеливо вытирала со лба мелкие бисеринки пота. Подвернутые путешественницей штаны давно развернулись и обтрепались снизу. Девушка попросила у проводника нож и безжалостно обрезала их почти по колено, явив свету изящные лодыжки и стройные подтянутые икры.

— Не думаю, что Жизнеродящая обидится, если вы все же снимете свой плащ, — с улыбкой сказал юноша.

— Не думаю, что Жизнеродящую волнует, как именно я одета, — несколько ворчливо отозвалась Летта. — Впрочем, как и Мракнесущего. Они видят только истину в живущих, но не думаю, что к ней относятся портки, платья и прочая одежда.

Легкий запах интереса противоречил тону голоса. Девушка была не против поговорить, это отвлекало от жары и выматывающей дороги.

Олаф зацепился за невзначай возникшую тему:

— А что их волнует?

— Я сильна в теологии не больше среднестатистического имперца.

— Но все-таки? — он и сам, наверное, не смог бы точно сказать, почему его интересует точка зрения девушки.

— Истина, как я уже говорила. Моя внутренняя суть, скрытая от глаз окружающих. Такиеглобальные понятия как мир, вражда, довольствие и голод.

— Мрак и свет, день и ночь, смерть и жизнь, красота и уродство, — задумчиво прошептал юноша.

— Двойственность, — кивнула она. — Вечное "да" и "нет", идущее рука об руку. Хотите расскажу предание о создании всего сущего, как мне рассказывала матушка?

Олаф кивнул, хотя знал его.

— До великого раскола прекрасная Жизнеродящая и ужасный Мракнесущий были единым целым в двух сущностях. Чувствовали одно, думали об одном, шагали рука об руку. И не видели отличий друг друга. Пока Жизнеродящая не создала живое существо, красивое и нежное, по подобию себя. Потом другое, третье. На их фоне Мракнесущий выглядел довольно уродливо. Существа боялись его, и убегали, едва завидев. Это ему не понравилось. Мракнесущий привнес в создания частичку себя. Жизнеродящая обрадовалась, что наступит лад и мир, но рожденные вели себя, как и прежде, бросались к ней за помощью и игнорировали Мракнесущего. Богиня дала им зеркало. Они любовались собой и не видели в себе безобразия. Жизнеродящая выплакала все глаза и ослепла. Мракнесущий рассердился. И подарил созданиям сны, в которых они не могли убежать от своего второго "я". Но рожденным это не понравилось. Они научились игнорировать сны. Тогда Мракнесущий наградил их смертью, как большим бесконечным сном, чтобы существа ценили Жизнеродящую, и не прожигали данное им время. Однако, перерождаясь вновь, они не помнили себя прежних. Так и живем до сих пор, — Летта закончила рассказ со вздохом и легкой улыбкой.

— А магия?

Девушка удивилась.

— Что магия?

— Ну какова ее природа?

— На мой взгляд, это ошибка Мракнесущего. Какая-то случайность в его попытке повлиять на строптивых рожденных.